Но для Михаила Меня отец Александр был самым близким человеком.

— Михаил Александрович, в вашей семье хранится предание о чудесном исцелении вашей прапрабабушки отцом Иоанном Кронштадтским.

— Это семейная история. Моя прапрабабушка страдала тяжелым заболеванием, и подруга подвела ее к Иоанну Кронштадтскому, который в то время приехал в Харьков. Он сказал: “Я вижу, что вы не христианской веры, но вы очень глубокий и чистый человек. Идите с миром домой”. И у нее все прошло. Это событие послужило толчком для крещения нашей семьи. А пару лет назад я был в Гамбурге, где недавно отреставрировали храм, возведенный в честь Иоанна Кронштадтского. И там одна фреска изображает исцеление святым Иоанном Кронштадтским моей прапрабабушки. Я сделал фотографию и передал ее нашим палехским художникам, а они изготовили копию по мотивам этой иконы.

— Ваш дом в Семхозе был центром притяжения для многих. К отцу Александру постоянно приезжали люди. Как ваша семья выдерживала этот поток? Ведь всех надо было как-то накормить.

— В те времена очень ценилось духовное общение. У нас был небольшой деревянный дом, но очень уютный и гостеприимный, и всегда находилась возможность перекусить, попить чаю, пообщаться. Отец с удовольствием готовил какие-то простые блюда. Своих гостей он принимал в маленьком кабинете, а позже была сделана пристройка.

— Кто вам особенно запомнился?

— Приезжал Александр Галич накануне его вынужденного отъезда за рубеж. Он открывал футляр, и там, в красном бархате, лежал великолепный инструмент. Галич доставал гитару и начинал петь свои песни. У него не было сильного голоса, но исходила такая мощная энергетика, что с того дня я решил обязательно научиться играть на гитаре.

Надежда Яковлевна Мандельштам у нас несколько сезонов жила в Семхозе, как на даче, и я с ней много общался. Она столько пережила, но не озлобилась, осталась добрым, открытым человеком. Меня она посылала в магазин за “Беломором”.

Помню Александра Солженицына. Сохранилась фотография, на которой они вместе с отцом. Александр Исаевич хотел построить церковь, они даже ездили присматривать место, хотя отец отговаривал его от этой идеи: “У нас столько храмов в развалинах. Лучше их реставрировать, чем строить новые”.

— Отец Александр находился под недремлющим оком КГБ. За ним следили, в донесениях его называли “Миссионером”. И обыски в доме тоже были?

— Не раз, но запрещенную литературу так и не нашли, в том числе и роман Солженицына “В круге первом”, за который тогда можно было получить реальный срок. Поскольку наш дом топился углем, отец придумал хранить опасную литературу на угольном складе. Но, к счастью, никто из тех, кто приезжал с санкцией на обыск, не захотел разгребать уголь и пачкать руки.

— Как чувствовал себя сын священника в советские годы?

— Система работала на то, чтобы не только сам священник, но и его близкие чувствовали себя неуютно. В государстве всегда было предвзятое отношение к церковнослужителям. В школе объясняли, что священники — темные, отсталые люди, жулики, которые обманывают людей. Хотя благодаря тому, что я учился в обычной сельской школе, идеологический климат был помягче. Но некую дискриминацию я ощущал постоянно.

— Но все же это не помешало вам сняться в главной роли в картине “Денискины рассказы”.

— Я абсолютно самостоятельно в десятилетнем возрасте, увидев объявление по телевизору, настоял, чтобы родители отвезли меня в “Останкино” на кинопробы на роль Дениски. Я прошел кастинг и выиграл свои первые на свете “выборы”. И тут моя мама сказала режиссеру: “Ничего у вас не получится, потому что отец мальчика — православный священник, и никто вам не разрешит его снимать”. И режиссер схватился за голову: “Как же так?” Но надо отдать ему должное: он отстоял свою позицию.

Всю жизнь меня преследовали эти моменты. И когда я был призван служить в армию, несмотря на то что у меня за плечами два курса института и определенные спортивные достижения, меня забрали на Тихоокеанский флот, но в строительные войска. Это был обычный морской стройбат. Такая была установка в советское время: всех сыновей священнослужителей брать только в строительные войска.

— А в комсомоле вы состояли?

— Нет, не состоял. Если пионерская организация — это некая игрушка, то в уставе комсомольской организации была заложена конкретная атеистическая работа. В школе знали нашу семью, и мне пошли навстречу, в институте это обстоятельство как-то прошло незамеченным, а в армии меня вызвал замполит: “Слушай, Мень, мы решили, что тебя срочно нужно принять в комсомол, и поскольку ты один из немногих без судимости, то мы хотим тебя в партию рекомендовать”. Я говорю: “А вы биографию мою читали?!” “Спасибо, что предупредил!” — вздохнул замполит. И от меня отстали.

— Поразительно, как при безумной занятости отец Александр находил время для семьи. Ваша мама рассказывала мне, что он много помогал по дому: и продукты из Москвы привозил, и на почту ходил, и огород копал.

— В понедельник не было службы в храме, и отец всегда встречал нас из школы. Помню, как с рюкзачком он ездил в Загорск в прачечную сдавать белье — машины у нас не было. Мы пилили с ним дрова, один раз сорвалась пила, отец здорово разрезал руку, у него остался шрам. Он многое успевал, потому что был человек очень организованный, хотя иногда казалось, что он погружен в свои мысли и витает в облаках. У него все было строго расписано, и он меня с детства приучил четко планировать свое время. Он любил поспать, но приходилось вставать очень рано, чтобы успеть на службу. Отец шутил: “Я сова, исполняющая обязанности жаворонка”.

— У вас не вызывала противодействия необходимость читать молитвы, соблюдать посты?

— Все было, как в любой семье православных христиан. Отец умел так аккуратно подходить к этой теме, никогда не настаивал на зубрежке. Прежде чем начать учить с нами “Символ веры” наизусть, он сначала “переводил” каждую непонятную строчку, объяснял, к примеру, что такое “одесную Отца” и т.д. Он не крестил людей, которые не знали “Символ веры”, и говорил, что это наш гимн, и если человек его не знает, он не может себя считать православным христианином. В нашей семье читались молитвы, соблюдались посты. Мы знали, что должны во многом сдерживать себя в эти периоды, опираясь на христианскую традицию. Отец нам объяснял с детства, что пост — это не просто воздержание от скоромной пищи, что, безусловно, тоже важно, но время, когда мы пересматриваем свою жизнь, по-другому относимся к себе и, самое главное, к окружающим. Если ты не ешь мяса и в это время продолжаешь ненавидеть ближнего своего, хоть лоб разбей о каменный пол храма — все будет бесполезно.

— Помните, как праздновалась в семье Пасха?

— Это всегда был самый большой праздник — торжество жизни над смертью. На ночь ехали в храм, утром разговение с необыкновенно вкусными куличами, приготовленными по старинному рецепту с добавлением розового масла. Рецепт унаследовала моя супруга. Нашему владыке Иосифу, епископу Иваново-Вознесенской и Кинешемской епархии, очень понравились эти куличи, он сказал, что нигде таких куличей не пробовал.

— В воспоминаниях одной прихожанки читала, как ваша бабушка Елена Семеновна переживала: “Завтра будет отец Александр, и я опять не знаю, что говорить на исповеди”. Он был и вашим духовником?

— Что касается детей, есть некая негласная традиция в православной церкви: на исповедь не принято ходить к отцу. Конечно, он помогал готовиться к исповеди, но само таинство осуществлялось в том же храме Сретенья Господня в селе Новая Деревня, но у второго священника.

— Он был строгим отцом? Наказывал?

— В детстве, конечно, наказывал. Мог лишить каких-то развлечений, например просмотра телевизора. В более старшем возрасте мы хорошо понимали друг друга. Последние несколько лет я находился в Москве, но очень любил приезжать к отцу. Мы закрывались в кабинете и беседовали на разные темы: политические, религиозные. Отец очень воодушевленно воспринял перестройку. А я скептически относился к тому, что демократия в западном понимании смысла этого слова у нас когда-нибудь приживется.

— Михаил Александрович, вы ведь увлекались музыкой. Как отец Александр относился к этому увлечению?

— Сестра рисовала, я занимался музыкой — отцу это нравилось. Он сам подарил мне пластинку с рок-оперой “Иисус Христос — суперзвезда” и сказал: “Музыка замечательная, но либретто неудачное”. Отец делал замечательные слайд-фильмы по мотивам картины Франко Дзеффирелли “Иисус из Назарета” и другим произведениям, мы с ним готовили аудиосопровождение, это были мои первые звукорежиссерские работы. Отец считал, что для привлечения людей к вере необходимо задействовать все рычаги цивилизации. И кино, и музыку, и телевидение.

— Протоиерей Димитрий Смирнов сказал, что отца Александра убили за миссионерство. На его проповеди и беседы приходили тысячи людей.

— Его трагическая гибель, безусловно, связана с его деятельностью. В 90-м году страна стремительно распадалась. Шел поиск путей развития. Коммунистическая идеология, которая долгие десятилетия цементировала общество, перестала работать. Это было очевидно. Требовалось найти другой идеологический стержень, который удерживал бы нацию, и один из возможных вариантов, который рассматривался, — это приручение православия, стремление превратить его в некий патриотически-этнографический музей. И в этот момент вдруг появляется священник, служащий в простом подмосковном храме, который пишет книги, проповедует с амвона. Собирает стадионы, к нему прислушивается интеллигенция. Этот священник начинает рассказывать о христианстве — религии, которая раскрывает свободу человека. Об этом мало говорится до сих пор. Настоящий христианин свободен.

— Протоиерею Меню не было места в лубочной картинке. Ему угрожали?

— Он об этом никогда не говорил, но мы знали, что были угрозы, какие-то неприятные звонки, записки. Предпринимались попытки написать открытые письма. Яркий человек всегда вызывает и восхищение, и ненависть. Тем более отец стал новатором, он был первым из священников, кто вышел на телевидение. Он был очень харизматичным человеком, блестяще образованным, обаятельным. Его появление на телевидении имело эффект разорвавшейся бомбы. Критиковали и коллеги: “Зачем он вылез на этот дьявольский экран? Священник должен проповедовать только с амвона”. Сейчас мы видим, что он был прав на 100 процентов. Церковь начинает пользоваться всеми медийными возможностями.

— За что вы хотели бы попросить прощения у отца?

— За то, что не всегда его слушал. За то, что не удалось его уберечь. Может быть, мне нельзя было уезжать в Москву, надо было все время быть рядом.

— Убийство отца Александра — одно из самых резонансных преступлений конца прошлого века. Как вы думаете, оно когда-нибудь будет раскрыто?

— Как мне говорил один из следователей, он никогда не видел столь безупречно совершенного преступления. Убийца не оставил никаких следов. Прошло 20 лет. Разве что всплывет что-то неожиданное, что сможет послужить зацепкой для нового следствия. Но я слабо в это верю.

Елена Светлова

9 сентября 2010