Благовест-Инфо

www.blagovest-info.ru
info@blagovest-info.ru

Лев Толстой как «зеркало», или Графиня изменившимся лицом бежит пруду

Версия для печати. Вернуться к сайту

 Фото из архива Государственного литературного музея Л.Н.Толстого

Лев Николаевич был еще ведь и религиозным мыслителем, отлученным от Церкви, основоположником толстовства. Ради этого он, можно сказать, отрекся от «Войны и мира», называл историческую тематику «случайной» в своем творчестве.

В этот день … лет назад

Девятого сентября 1828 года в тульском имении Ясная Поляна родился граф Лев Николаевич Толстой.

Толстой многогранен. Это и «Детство», «Отрочество», «Юность». Это – «Казаки», «Крейцерова соната», «Отец Сергий». Это – «Война и мир» и «Анна Каренина». Этот роман в первой редакции назывался «Молодец, баба!». Но Толстой – это и «Власть тьмы» и «В чем моя вера?».

Лев Николаевич был ведь еще и религиозным мыслителем, отлученным от православной Церкви, основоположником толстовства – религиозно-этического учения, новой церкви. Он даже из-за этого, можно сказать, отрекся от «Войны и мира», называл историческую тематику «случайной» в своем творчестве. 6 декабря 1908 года Толстой записал в дневнике: «Люди любят меня за те пустяки — «Война и мир» и т.п., которые им кажутся очень важными»...

А вот современники к духовным и антиправославным поискам Толстого относились в основном отрицательно. Например, Василий Васильевич Розанов писал в «Опавших листьях»: «Чего хотел, тем и захлебнулся. Когда наша простая Русь полюбила его простою и светлою любовью за «Войну и мир», он сказал: «Мало. Хочу быть Буддой и Шопенгауэром». Но вместо «Будды и Шопенгауэра» получилось только 42 карточки, где он снят в ¾, ½, en face, в профиль и, кажется, «с ног», сидя, стоя, лежа, в рубахе, кафтане и еще в чем-то, за плугом и верхом, в шапочке, шляпе и «просто так»... Нет, дьявол умеет смеяться над тем, кто ему (славе) продает свою душу».

Василий Васильевич глубоко и верно понял: «»Религия Толстого» не есть ли «туда и сюда» тульского барина, которому хорошо жилось, которого много славили, – и который ни о чем истинно не болел»...

«Толстой искал «мученичества» и просился в Шлиссельбург посидеть рядом с Морозовым (Николай Александрович, революционер-народник. – прим.).

– Но какой же, ваше сиятельство, вы Морозов? – ответило правительство и велело его, напротив, охранять».

О том же писал и публицист И.Л. Солоневич: «Граф Лев Толстой мог гримироваться под мужичка и щеголять босыми своими ногами – но ничего, кроме дешевой театральщины из этого получиться не могло: мужик Толстому все равно не верил: блажит барин, с жиру бесится.

Не чувствовать этого Толстой, конечно, не мог. Горький в своих воспоминаниях о Толстом описывает свой спор с великим писателем земли русской: великий писатель утверждал, что мужик в реальности никогда не говорит так, как он говорит у Горького: его, де, речь туманна, запутанна и пересыпана всякими тово да тае. Горький, боготворивший Толстого, – не вполне, впрочем, искренне, – никак не мог простить фальши в толстовском утверждении: «я-то мужика знаю – сам мужик». Толстовское утверждение было так же фальшиво, как были фальшивы и толстовские босые ноги. Мужик же говорит в разных случаях по-разному; разговаривая с барином, которого он веками привык считать наследственным врагом – мужик естественно будет мычать: зачем ему высказывать свои мысли? Отсюда и возник псевдонародный толстовский язык. Но вне общения с барином – речь русского мужика на редкость сочна, образна, выразительна и ярка. Этой речи Толстой слыхать не мог. Он, вечный Нехлюдов, всё пытался как-то благотворить мужику барскими копейками – за счет рублей у того же мужика награбленных. Ничего, кроме взаимных недоразумений, получиться не могло.

Толстой – самый характерный из русских дворянских писателей. И вы видите: как только он выходит из пределов своей родной, привычной дворянской семьи, все у него получает пасквильный оттенок: купцы и врачи, адвокаты и судьи, промышленники и мастеровые – все это дано в какой-то брезгливой карикатуре. Даже и дворяне, изменившие единственно приличествующему дворянскому образу жизни – поместью и войне – оказываются никому ненужными идиотиками (Кознышев). Толстой мог рисовать усадьбу — она была дворянской усадьбой, мог рисовать войну – она была дворянским делом – но вне этого круга получалась или карикатура вроде Каренина или ерунда вроде Каратаева.

Каратаевых на Руси, само собою разумеется, не было. Это только мягкая подушка, на которой спокойно могла бы заснуть дворянская совесть. Этакая Божья коровка, которую так уютно можно доить»...

Философ Борис Петрович Вышеславцев позднее в эмиграции напишет: «У нас в России принято было венчать Толстого лаврами как художника и побивать камнями как пророка. Но гений и лжепророчество – «две вещи несовместные»… Не настало ли для нас, русских, время реабилитировать Толстого?». Верно замечено. Но в данном случае нет никакого вопроса, потому что ответ очевиден. И он прост: полное собрание произведений Льва Толстого издано в 1928-1958 годах в 90 томах. Это больше, чем Брокгауз и Ефрон – самая большая и полная энциклопедия дореволюционной России!

А чему удивляться, если другой «классик» печатно назвал Толстого «зеркалом» русской революции? У самого Ильича тоже полное собрание сочинений насчитывает 55 полновесных томов. А вот В.В. Розанов только в наши дни удостоился-таки своего ПСС в 35-ти томах... Между прочим, в настоящее время готовится академическое 100-томное собрание сочинений Толстого, в 120 книгах...

Писатель Лев Николаевич Толстой и Софья Андреевна Толстая в Ясной Поляне.  © РИА Новости

Интересными оказались и похороны писателя. Как известно, он был отлучен от церкви, поэтому похороны писателя были какие-то неправославные. Сам Толстой говорил, что хочет «умереть, как крестьянин». И все-таки пели «Вечную память», хотя церковный канон и не допускает исполнение этого песнопения на похоронах неверующих. В газетах даже писали, что пение «Вечной памяти» стало символом иконоборческого характера похорон Толстого. Не знаю как насчет иконоборчества, а журналисты отличились. Как всегда и как во все времена. Когда в ноябре 1910 года Лев Толстой ушел из дома, простудился и умирал от воспаления легких на станции Астапово, он отправил письмо своей жене, от которой, собственно, и уходил. Считается, что Лев Толстой в завещании хотел передать свое литературное наследие во всеобщее пользование, а семья была, конечно, против – они хотели получать доходы от будущих изданий писателя. И жизнь Толстого в Ясной Поляне превратилась в ад...

Софья Андреевна, прочитав послание мужа, пришла в экзальтированное состояние и решила утопиться. Свидетелем этого инцидента стал корреспондент Николай Эфрос. Он послал в свою газету «Речь» по телеграфу репортаж. Телеграмма заканчивалась такими словами: «Не дочитав письма, ошеломленная бросилась сад пруду; увидавший повар побежал дом сказать: графиня изменившимся лицом бежит пруду»...

Кстати, на похороны писателя был прислан венок от Романовых. Так что «гонимость» Толстого была все-таки относительной. Такое, кстати, не раз повторится с некоторыми литераторами при советской власти: вроде бы как гонимый мученик совести, а с другой стороны, вроде бы он не отказывается ни от каких привилегий, которые ему дают власти, и пользуется ими охотно. Впрочем, это понятно, в конце концов, все люди-человеки. Может, и не хотел бы, но жена да дети так «насядут», что поневоле станешь «изменившимся лицом»...

И все-таки Лев Толстой, наряду с Достоевским, один из самых издаваемых в России и за рубежом писателей. Подсчитано, что в СССР общий тираж его книг составил свыше 430 миллионов экземпляров.

Владимир Бычков, радио Sputnik

9 сентября

Источник: Радио Sputnik

Rambler's Top100