Благовест-Инфо

Настоящее благородство

Воспоминаниями делится протодиакон Вячеслав Паляница — он был иподиаконом митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера)

Воспоминаниями делится протодиакон Вячеслав Паляница, клирик храма Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище, — он был иподиаконом митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия.

Иподиаконом я служил с 1983 года — был келейником митрополита Антония (Мельникова), так что перешел к владыке Алексию, как говорится, «по наследству». Митрополит Таллинский Алексий (Ридигер) возглавил отпевание владыки Антония, это такая традиция — кто возглавляет отпевание, тот и становится преемником.

Господь меня, простого деревенского мальчика, сподобил пообщаться с выдающимися людьми, понять, как себя ведет культурный, образованный человек, что такое настоящее благородство. И владыка Антоний (Мельников), и владыка Алексий были из дворян. Владыка Антоний — типично русский человек, а у владыки Алексия — западный склад характера. Оба были очень хорошими людьми.

В советское время никто не верил, что в церковной жизни что-то изменится, но, как видим, изменилось, и в этом немалая заслуга митрополита Алексия. Будущий святейший патриарх был очень дипломатичным человеком, он всё делал аккуратно, не портя ни с кем отношений, но твердо. При нем освящено много храмов — например, храм Владимирской иконы Божией Матери на Владимирской площади, который долгие годы стоял заброшенный и разрушался.

Мы, священнослужители, честно скажу, были запуганы при советской власти: за порог храма не выходи, ничего не говори. Даже когда наступили перемены, поначалу никто не верил, что это надолго. Свобода нагрянула неожиданно, мы были в осторожном восторге, я бы сказал. Владыка Алексий особо ничего не говорил о будущем Церкви, он был осторожен в кардинальных заявлениях: в любой же момент могли гайки обратно закрутить. Институт уполномоченных еще долго существовал. Правда, теперь они уже не владыку вызывали на ковер, а к нему приезжали на прием. Должно быть, сами уполномоченные гораздо лучше, чем мы, понимали, что их господству в Церкви скоро придет конец, они же были внутри «системы».

В 1990-е священнослужители уже стали платить налоги, как обычные работающие граждане, нам стали начислять пенсии. Раньше-то Церковь приравнивалась к частному сектору: 35–38 процентов дохода были обязаны сдавать государству. У нас, иподиаконов, зарплаты были небольшие, и всё равно мы треть отдавали — каждый квартал заполняешь квитанцию и оплачиваешь.

Владыка Алексий часто ездил за границу, и иподиаконов с собой брал, а мне не повезло: был «невыездной», поскольку в армии служил в ракетных войсках стратегического назначения, на командном пункте в управлении дивизией в белорусском городе Лиде. В 1988 году меня, правда, включили было в список на поездку в Финляндию — я пел в Хоре духовенства, но потом вызвали в Большой дом на Литейный и сказали: «Тебе ещё осталось семь лет». А вот в знаменитых концертах Хора духовенства в Мариинском театре и в Филармонии, посвященных 1000-летию Крещения Руси, я участвовал.

Стало ли в 1990-е больше народу в храмах, больше верующих? И да, и нет. Раньше в Никольском соборе четыре Литургии совершались в Великом посту: две ранние и две поздние, в верхнем храме и в нижнем. Сейчас это не нужно, достаточно двух. В центральных храмах стало просторнее, потому что храмов в городе стало больше. Как-то Андрей Малахов сделал сюжет про Ксению Блаженную, и после этого на Смоленское кладбище было просто не войти, а потом эти толпы схлынули. Так же и после праздника Крещения Руси: люди толпами побежали в храмы креститься. В те годы я служил псаломщиком в Александро-Невской лавре. Ежедневно было по три партии крещаемых по тридцать человек, потому что больше в баптистерии не помещались. Это сейчас там всё благоустроили, расширили, а тогда в подвале находились и кухня, и трапезная, и крестильня, поэтому помещение было очень небольшое. Но, скажите мне, где теперь все эти люди? И оценивать качество самой веры я не возьмусь, никакого индикатора у меня нет…

Территориально наша епархия была гораздо больше, мы много по ней ездили. Часто ездили и в Эстонию, поскольку владыка Алексий оставался управляющим Эстонской епархией. Пять раз в году служили в Таллине, ездили и в Пюхтицкий монастырь — на Успение непременно, да и на другие праздники. Светлая седмица проходила так: Пасху встречали в Питере, потом ехали в Новгород, затем в Пюхтицы и Таллин.

Владыка Алексий был общительным человеком, обязательно брал с собой кого-то в машину, чтобы не скучать по дороге, — обычно архидиакона Андрея Мазура, ныне покойного, и кого-нибудь еще. Он хорошо водил машину, в дороге мы разговаривали, шутили, у владыки было прекрасное чувство юмора. Не любил излишней помпезности, всегда приглашал нас, иподиаконов, с ним вместе пообедать, не старался отделиться.

В Таллине епархиальное управление было в доме, где он в свое время родился. Мы вечерами выходили большой компанией, гуляли, заходили в кафе. Он любил над нами подшутить: на улице убегал и где-нибудь прятался, бороду прикрывал воротником, чтобы его сразу не узнали. Мы его находили, он смеялся. Наверное, все видели его фотографии в Пюхтицах с ягнятами. Это не было постановкой: он действительно любил животных, гладил их, брал на руки. Когда бывали в Эстонии, любил ездить за грибами: он же провел там детство и юность, наверное, и грибные места с тех пор знал. Если мы служили в Эстонии где-нибудь в деревенском храме, он обычно рано-рано уезжал за грибами, а нам, иподиаконам, говорил, чтобы встречали его прямо на приходе, он не будет никуда заезжать. Кто-нибудь из нас выходил на дорогу, подменял его за рулем и вез к храму. Он в машине переодевался, снимал куртку и резиновые сапоги, надевал рясу и клобук и выходил из машины уже как митрополит.

Он был очень тактичным человеком, по-западному сдержанным. Мы могли понять, что он чем-то недоволен, только по тому, как у него ус дергался: он никогда ни на кого не кричал, никого не стыдил. Хотя мы, иподиаконы, конечно, и ошибки при богослужениях совершали, и вели себя довольно шумно по молодости.

Я удостоился великой чести: когда владыку Алексия избрали патриархом, мы с отцом Андреем Мазуром отвечали за церемонию интронизации. Чин интронизации сложный, а проводится редко, и его мало кто помнит. Необходимо было изучить документы, поэтому мы с отцом Андреем заранее выехали в Москву. Я так хорошо всё выучил, что могу прямо сейчас пересказать.

Я почти год еще прожил в Москве, продолжал служить иподиаконом у святейшего, потом вернулся в Петербург. Мы с патриархом Алексием совершали поездки по стране, доехали до моего родного Почаева. Там его столько народу встречало, сколько я никогда ни до, ни после не видел. Мы объехали Западную Украину, были в Киеве, Житомире, Виннице.

Я относился к владыке, а потом патриарху Алексию как к родному отцу. Он был настоящим отцом Церкви — невозможно представить, чтобы прошел мимо народа, как будто вокруг никого нет. Как-то он приехал в Петербург уже в бытность патриархом, к тому времени я служил в Смоленском храме диаконом, меня сюда рукоположили. Когда приезжал, непременно шел в часовню к Ксеньюшке. По дороге к нему подходили люди, он каждую бабушку благословлял, никого не пропускал. И это не было формальностью, он готов был выслушать всех, кто к нему обращался. В тот приезд бабушки ему пожаловались, что стало трудно добираться до храма — где-то за полгода до этого на Васильевском острове сняли часть трамвайных рельсов, упразднили и маршрут от метро до Смоленского кладбища, никакой транспорт туда больше не ходил. Среди сопровождающих был тогдашний губернатор Владимир Яковлев. Патриарх Алексий повернулся к нему: «Владимир Анатольевич, помогите нашим прихожанкам!» И на следующий же день пустили 249-ю маршрутку от метро «Василеостровская» до Смоленского кладбища, так что вы, когда на ней ездите, помните — это патриаршая маршрутка!

Татьяна Кириллина

6 декабря 2018

Источник: "Вода живая"