Мониторинг СМИ

«Мы сговорчивы, мы хлопочем»

Как снаряжали «философский пароход»

Слева направо: Николай Бердяев, Семен Франк и Лев Карсавин на съезде Русского студенческого христианского движения, 1923 год

22 марта. В журнале «Под знаменем марксизма» выходит статья Владимира Ленина «О значении воинствующего материализма» — в ней впервые упоминается возможность избавиться от нелояльной интеллигенции посредством высылки ее из страны. Возмущение Ленина вызвано критикой советской власти, в частности — статьей Питирима Сорокина, в которой Ленин увидел обвинение большевиков в подрыве института семьи. Статья опубликована в журнале «Экономист», выпускаемом Русским техническим обществом — по большей части оно состоит из бывших владельцев предприятий и технической интеллигенции, симпатий к большевикам не испытывающих. Журнал как «явный центр белогвардейцев» вскоре закроют, но идею избавиться не только от изданий враждебной интеллигенции, но и от нее самой Ленин не оставит.

«Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной «демократии». Там подобным крепостникам самое настоящее место. Научится, была бы охота учиться»

Владимир Ленин. «О значении воинствующего материализма»

17 мая. За десять дней до вынесения проекта первого Уголовного кодекса РСФСР на обсуждение во ВЦИК Владимир Ленин просит наркома юстиции Дмитрия Курского добавить в него параграф, предусматривающий возможность высылки за пределы РСФСР за контрреволюционную деятельность. Новый УК вступает в силу 1 июня, «пропаганда и агитация в направлении помощи международной буржуазии» в нем караются лишением свободы или изгнанием из РСФСР, в случае самовольного возвращения предусмотрен расстрел. Первые высылаемые по этой статье отправятся за границу в тот же день — Екатерина Кускова и Сергей Прокопович, организаторы и руководители Всероссийского комитета помощи голодающим, были арестованы после разгона комитета в 1921 году и до апреля 1922-го отбывали ссылку в северных городах СССР, 1 июня 1922 года они высланы в Берлин бессрочно.

«Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»

Владимир Ленин. Письмо Дмитрию Курскому

19 мая. «К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим. <…> Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей» Владимир Ленин. Письмо Феликсу Дзержинскому

«Однажды прибегает ко мне в Дом литераторов талантливая поэтесса, шалая женщина, хаотичная — и с религиозным, и с коммунистическим уклоном разом. Запирает двери и таинственно, взволнованно говорит: «Подумайте, ловит меня только что идиот (называет фамилию совершенно невежественного человека, редактировавшего советский театральный журнальчик) и спрашивает меня на ходу, не могу ли я ему в двух словах сказать, какие имеются направления в современной русской литературе? Спрашиваю, зачем это ему нужно, а он мне совершенно беспомощным голосом отвечает, что ему «из Смольного» велели подготовить «справку» с направлениями и именами… Побегу к Луначарскому, нельзя же, чтоб неграмотные идиоты готовили «справки» по литературным вопросам, да еще с именами». И ушла так же стремительно, как и пришла»

Николай Волковысский. Воспоминания

2 июня. В советской прессе начинают появляться статьи, направленные против тех, кто так и не принял советскую власть. В первую очередь нападкам подвергается уже раскритикованный Лениным журнал «Экономист» и его постоянные авторы — Питирим Сорокин, Иван Озеров, Алексей Рафалович. Впрочем, самым заметным и громким выступлением становится вышедшая в «Правде» статья Льва Троцкого «Диктатура, где твой хлыст?», громящая литературоведа Юлия Айхенвальда.

«Книжка г. Айхенвальда («Поэты и поэтессы».— Weekend) насквозь пропитана трусливо-пресмыкающейся гнидой, гнойной ненавистью к Октябрю и к России, какой она вышла из Октября. Сей жрец чистого искусства подходит к поэтам и к поэтессам, проще всего, с той бескорыстной эстетической целью, чтобы найти у них чуть-чуть замаскированный булыжник, которым можно было бы запустить в глаз или в висок рабочей революции. <…> Это философский, эстетический, литературный, религиозный блюдолиз, то есть мразь и дрянь. <…> У диктатуры не нашлось в свое время для подколодного эстета — он не один — свободного удара хотя бы древком копья. Но у нее, у диктатуры, есть в запасе хлыст, и есть зоркость, и есть бдительность. И этим хлыстом пора бы заставить Айхенвальда убраться за черту, в тот лагерь содержанства, к которому он принадлежит по праву — со всей своей эстетикой и со всей своей религией»

Лев Троцкий. Диктатура, где твой хлыст?

8 июня. Политбюро ЦК РКП(б) принимает постановление «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», которое наделяет Наркомат юстиции и Наркомат иностранных дел правом заменять более суровое наказание высылкой за границу, а также учреждает комиссию для составления списка высылаемых и обоснования необходимости их высылки. В комиссии три человека — заместитель председателя ВЧК Иосиф Уншлихт, нарком юстиции Дмитрий Курский и зампредседателя СНК и СТО РСФСР Лев Каменев. В таком составе комиссия проработает до 20 июля, но Политбюро ее работой останется недовольно — в списках слишком мало людей, а основания для высылки неубедительны. Состав комиссии будет дополнен — как и новые списки.

«Сорокин Питирим Александрович. Профессор социологии Питерского университета. <…> Фигура, несомненно, антисоветская. Учит студентов ориентировать свою жизнь на преподобного Сергия. Последняя книга была враждебна и содержит целый ряд инсинуаций против Соввласти.

Булгаков С.Н. Профессор. Поп. Живет в Крыму, черносотенец, церковник, антисемит, погромщик, врангелевец.

Лосский. Профессор Петроградского университета. Редактор журнала «Мы». Идеологически вредный»

Характеристики, составленные обновленными подкомиссиями на подлежащих высылке

10 августа. Политбюро рассматривает и утверждает окончательные списки высылаемых. В московском — 61 человек, в петроградском — 51. В этот же день ВЦИК выпускает декрет «Об административной высылке». Согласно ему, лица, причастные к «контрреволюционным выступлениям», могли быть высланы за границу или в отдаленные районы РСФСР в административном порядке — то есть их дела передавались не в суд, а рассматривались учрежденной декретом Особой комиссией при НКВД под председательством наркома внутренних дел Феликса Дзержинского.

«Довольно скоро заговорили и о московских арестах и о том, что всем заключенным предстоит высылка за пределы СССР, а их семьям возможность последовать за ними. Не могу по этому поводу не вспомнить, как, сидя у парикмахера — знакомого придурковатого, но много о себе мнящего парнишки,— я сообщил ему про это, на что он возразил с важностью осведомленного человека: «Ничего подобного... всех расстреляют... определенно...»»

Борис Лосский. Воспоминания

17 августа. В ночь с 16 на 17 августа в Москве и Петрограде происходят обыски и аресты интеллигенции. В тюрьмах ГПУ или под домашним арестом оказываются Лев Карсавин, Николай Лосский, Николай Бердяев, Юлий Айхенвальд и другие. Впрочем, многие фигуранты списков еще на дачах, поэтому к полудню 17 августа в Москве арестованы только 33 человека. Поиски остальных продолжаются: на квартирах оставлены засады, соседи и родственники предупреждены о необходимости немедленно оповестить ГПУ в случае их возвращения. Всех арестованных в течение следующих нескольких дней допрашивают по заранее подготовленному опроснику, после чего им предлагают выехать за границу вместе с семьями.

«Летние — оказавшиеся последними в России — каникулы мы проводили в Царском Селе, ожидая необычного события: поездки отца на курс лечения в Карловы Вары, для чего ему удалось получить чехословацкую визу <…>. Оставалось получить разрешение на временный выезд за пределы СССР. Потому отец не удивился, получив 16 августа приказ явиться в здание петроградского ГПУ. На следующее утро он туда отправился в сопровождении матери <…>. А к вечеру мать вернулась одна, с известием, что отец из ГПУ не вернулся и что накануне на нашей квартире был обыск»

Борис Лосский. Воспоминания

«Сестра писала, что в нашей комнате был обыск, но что, кроме журнала с портретом Керенского и моей статьей, ничего предосудительного не нашли <…>. В приписке сестра сообщала, что такие же обыски были за последние дни произведены у целого ряда философов и писателей, что по Москве ходят слухи, будто бы «религиозников» и «идеалистов» будут в ближайшее время высылать за границу, скорее всего в Германию»

Федор Степун. «Бывшее и несбывшееся»

Русские ученые-эмигранты. Стоят (слева направо): Иван Лапшин, Петр Савицкий, Иван Панас, сидят слева направо: Николай Лосский, Георгий Флоровский, Владимир Францев, неизвестный, Александр Кизеветтер, Анатолий Флоровский. Чехословакия, Ужгород, август 1923 года

Русские ученые-эмигранты. Стоят (слева направо): Иван Лапшин, Петр Савицкий, Иван Панас, сидят слева направо: Николай Лосский, Георгий Флоровский, Владимир Францев, неизвестный, Александр Кизеветтер, Анатолий Флоровский. Чехословакия, Ужгород, август 1923 года

«Лето 22 года мы провели в Звенигородском уезде, в Барвихе, в очаровательном месте на берегу Москвы-реки, около Архангельского Юсуповых, где в то время жил Троцкий. Леса около Барвихи были чудесные, мы увлекались собиранием грибов. Однажды я поехал на один день в Москву. И именно в эту ночь, единственную за все лето, когда я ночевал в нашей московской квартире, явились с обыском и арестовали меня. Я опять был отвезен в тюрьму Чека, переименованную в Гепеу»

Николай Бердяев. «Самопознание»

«Прочитав обвинение, я побледнел, понимая, что это грозит расстрелом, и ожидал, что меня будут допрашивать, с кем я знаком, на каких собраниях, где устраивались заговоры против правительства, я бывал и т. п. В действительности никаких таких вопросов мне, как и всем нам, не было задано: правительство знало, что мы не участвовали в политической деятельности»

Николай Лосский. Воспоминания

«Нас на допросе долго не держали, может, полчаса каждого. Без особой вежливости, но никаких физических воздействий ни к кому из нас не применялось. <…> Определенных обвинений нам предъявлено не было, и через два дня нас перевели в настоящую тюрьму на Шпалерной улице, разместив нас по камерам по два-три человека в каждой. В общем, мы могли выбрать, с кем сидеть»

Абрам Каган. Воспоминания

22 августа. ГПУ начинает подготовку отъезда антисоветской интеллигенции Москвы и Петрограда за границу — продумывает логистику и составляет смету. Самих высылаемых ГПУ вынуждено просить самостоятельно заниматься визами — Германия, намеченная как страна высылки, отказывается выдавать визы для депортированных по запросу советского правительства, но готова предоставить их по личным обращениям.

«Препровождая при сем приблизительную смету расходов на высылку антисоветской интеллигенции за границу, прошу об отпуске для указанной цели специального фонда в 50 миллиардов рублей»

Записка Иосифа Уншлихта Иосифу Сталину, 22 августа 1922 года

«Не знаю, по каким причинам советское правительство оплатило проезд всех нас первым классом. Бывают же такие чудеса»

Абрам Каган. Воспоминания

«Интеллигенция, высылаемая из Москвы, разделена на 2 партии: В 1-ю партию отправляются 23 семьи, около 70 человек. <…> 1-ю партию полагал бы направить через Ригу (Москва — Рига) <…>. Что касается отправки через Петроград — Штеттин, то это считаю не рациональным по следующим соображениям:

1) пароход будет приблизительно через 2 недели, пароход товарно-пассажирский с 15-20 местами.

2) высылаемые должны в Петрограде делать пересадку и блудить там, ждать парохода, очень затяжная история»

Докладная записка заместителя начальника 4-го отделения, 7 сентября 1922 года

Пароход «Обербургомистр Хакен», на котором Советский Союз покинули высылаемые по московскому списку

Пароход «Обербургомистр Хакен», на котором Советский Союз покинули высылаемые по московскому списку

«Большевицкое правительство обратилось к Германии с просьбою дать нам визы для въезда в Германию. Канцлер Вирт ответил, что Германия не Сибирь и ссылать в нее русских граждан нельзя, но если русские ученые и писатели сами обратятся с просьбою дать им визу, Германия охотно окажет им гостеприимство»

Николай Лосский. Воспоминания

«Германия — тогдашняя Германия! — обиделась: она не страна для ссылок. Она готова нас принять, если мы сами об этом попросим, но по приказу политической полиции визы не даст. Жест благородный — мы его ценим, но пускай и нас попросят. И нас убедительно и трогательно просят: «Хлопочите в посольстве о визах, иначе будете бессрочно посажены в тюрьму». Мы сговорчивы, мы хлопочем. Буду справедлив к сегодняшним врагам — они были к нам очень любезны»

Михаил Осоргин. «Времена»

«Вооружившись бумагой и карандашом, стали считать, сколько нам необходимо денег на выезд и сколько мы можем выручить от продажи вещей, которые все равно нельзя будет везти. <…> Золотые вещи, драгоценные камни, за исключением венчальных колец, были к вывозу запрещены; даже и нательные кресты надо было снимать с шеи»

Федор Степун. «Бывшее и несбывшееся»

«Нам, высылаемым, было предложено сорганизовать деловую группу с председателем, канцелярией, делегатами. Собирались, заседали, обсуждали, действовали. С предупредительностью (иначе — как вышлешь?) был предоставлен автомобиль нашему представителю, по его заявлению выдавали бумаги и документы, меняли в банке рубли на иностранную валюту, заготовляли красные паспорта для высылаемых и сопровождающих их родных»

Михаил Осоргин. «Как нас уехали»

30 августа. О готовящейся высылке интеллигенции впервые официально сообщают советскому народу: «Известия» публикуют интервью Льва Троцкого американской журналистке Анне Луизе Стронг, в котором он объясняет необходимость готовящейся акции и называет ее «предусмотрительной гуманностью», явно рассчитывая на симпатии мировой общественности. На следующий день «Правда» выходит с передовицей «Первое предостережение», в которой смысл и значение высылки объясняются уже более доступно.

«Нами интересуется иностранная печать, и Лев Троцкий, идеолог нашей высылки, дает журналистам интервью: «Высылаем из милости, чтобы не расстреливать». <…> Троцкому принадлежала идея, но выполнял ее менее умный человек. Или менее злой»

Михаил Осоргин. «Времена»

«Те элементы, которых мы высылаем или будем высылать, сами по себе политически ничтожны. Но они потенциальное орудие в руках наших возможных врагов. В случае новых военных осложнений <…> все эти непримиримые и неисправимые элементы окажутся военно-политической агентурой врага. И мы будем вынуждены расстреливать их по законам войны. Вот почему мы предпочли сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно. И я выражаю надежду, что вы не откажетесь признать нашу предусмотрительную гуманность и возьмете на себя ее защиту перед общественным мнением»

Интервью Льва Троцкого

 «Если этим господам не нравится в Советской России — пусть они наслаждаются всеми благами буржуазной свободы за ее пределами. <…> Среди высылаемых почти нет крупных научных имен. В большинстве это — политиканствующие элементы профессуры, которые гораздо больше известны своей принадлежностью к кадетской партии, чем своими научными заслугами»

«Первое предостережение»

«Нам многие завидуют: как хотели бы они поменяться с нами участью. Некоторым образом мы — герои дня. Почему именно на нас, таких-то, пало избрание, мы никогда не могли узнать: включены в списки отдельные лица, почти никакой связи между собой не имевшие. Ссылка некоторых поражала: никто не слыхал раньше об их общественной роли, она ни в чем не проявлялась, и имена их известны не были»

Михаил Осоргин. «Времена»

23 сентября. Из Советского Союза поездом Москва — Рига уезжает первая группа высылаемых с семьями. В числе пассажиров — Питирим Сорокин, Федор Степун и Алексей Пошехонов. 28 сентября они окажутся в Берлине.

«Хмурым днем 23 сентября 1922 года первая группа высланных собралась на московском вокзале. Я внес два саквояжа в латвийский дипломатический вагон. «Все свое ношу с собой». Это я мог бы сказать и про себя. В туфлях, присланных чешским ученым, костюме, пожертвованном мне Американской организацией помощи, с пятьюдесятью рублями в кармане я покидал родную землю. Все мои спутники были в сходном положении, но никто особенно не волновался по этому поводу. Несмотря на запрет властей, многие друзья и знакомые пришли проводить нас. Было много цветов, объятий и слез»

Питирим Сорокин. «Дальняя дорога. Автобиография»

29 сентября. На пароходе «Обербургомистр Хакен» из Петрограда уезжают около 30 высылаемых профессоров и ученых с семьями. Среди них Николай Бердяев, Семен Франк, Иван Ильин, Сергей Трубецкой, Михаил Осоргин и Михаил Новиков. 16 ноября по этому же маршруту отправляется пароход «Пруссия», увезший из Советского Союза еще 17 высланных с семьями, в том числе Николая Лосского, Льва Карсавина и Ивана Лапшина.

«В Петербурге — гостиница «Интернационал», кажется, бывшая «Европейская», близ Казанского собора. На следующий день — пароходная пристань, тщательнейший обыск,— если возможно перешарить в огромном багаже семидесяти человек (считая членов семей); мы не вправе взять с собой ни единой записи и вообще ничего, не помеченного в утвержденном инвентаре. Здесь пришли проводить два петербургских писателя, также намеченные к высылке, но потом сумевшие остаться в России,— честь им и хвала за смелость»

Михаил Осоргин. Воспоминания

«Провожающих было человек десять, не больше: многие, вероятно, опасались открыто прощаться с высылаемыми «врагами» советского режима. На пароход нас не допустили. Мы стояли на набережной. Когда пароход отчаливал, уезжающие уже невидимо сидели в каютах. Проститься не удалось»

Юрий Анненков. «Дневник моих встреч»

 «На пароходе ехал с нами сначала отряд чекистов. Поэтому мы были осторожны и не выражали своих чувств и мыслей. Только после Кронштадта пароход остановился, чекисты сели в лодку и уехали»

Николай Лосский. Воспоминания

«Когда мы переехали по морю советскую границу, то было такое чувство, что мы в безопасности, до этой границы никто не был уверен, что его не вернут обратно. <...> Поездка на пароходе по Балтийскому морю была довольно поэтическая. Погода была чудесная, были лунные ночи. Качки почти не было, всего около двух часов качало за все путешествие. Мы, изгнанники с неведомым будущим, чувствовали себя на свободе. Особенно хорош был лунный вечер на палубе. Начиналась новая эпоха жизни»

Николай Бердяев. «Самопознание»

30 сентября. В порт Штеттина прибывает пароход «Обербургомистр Хакен» с более чем 70 пассажирами на борту, которые пересаживаются на поезд и к вечеру того же дня прибывают в Берлин. 18 ноября в Германии окажутся и 44 пассажира «Пруссии». Первое время они стараются держаться группой, помогая друг другу найти дешевые квартиры в Берлине и первые заработки.

«Мы должны были приехать в Штеттин, и тогда все почему-то вообразили, что представители эмиграции будут нас встречать. И все заволновались и стали думать, как на эту встречу отвечать. Собрались профессора, было довольно длительное совещание с участием Бердяева, Ильина, Франка, Кизеветтера, Вышеславцева и других. И выработали они общий ответ на предполагаемую встречу. <…> Затем мы все вышли на палубу. Уже совсем близко от нас была пристань и... ни души, ни собаки, никого. Стоит Николай Александрович Бердяев — у него был страшный тик — и говорит:

— Что-то никого не видно...

Таким было первое приветствие.

После того как мы сошли с парохода, мой отец очень бодро распорядился насчет перевозки вещей на вокзал. Наняли три фуры, запряженные битюгами, и навалили на них весь наш багаж. <…> И фура за фурой поехали по направлению к вокзалу, откуда мы должны были отправиться в Берлин, а за фурами, не по тротуару, а прямо по мостовой, взявши под руки своих жен, шли профессора. Это были целое шествие по Штеттину, напоминавшее чем-то похоронную процессию»

Вера Рещикова. «Высылка из РСФСР»

 «И вот Берлин. Произносить речи у вагона, в сутолоке, менее удобно, но мы, конечно, готовы. Нас встречают и здесь — и опять немцы, заботливо приготовившие нам комнаты, предлагающие оказать всякую помощь, милые, распорядительные. Но только немцы, точно узнавшие, когда приедет наш поезд, сколько нас, в чем же мы будем иметь первую нужду»

Михаил Осоргин. «Как нас уехали»

3 октября. Спустя пять дней после прибытия в Берлин Питирим Сорокин выступает с докладом «О современном состоянии России» в Союзе русских журналистов и литераторов в Германии. Пламенная речь о распространении венерических болезней в СССР, разрушении образовательной системы и общей моральной деградации новой России и предвкушении ее скорого конца открыла цикл лекций, с которыми Сорокин станет выступать в Европе. Спустя год, в конце 1923-го, он будет приглашен в США, где откроет в 1931 году социологический факультет Гарвардского университета. Судьба остальных высланных тоже сложится скорее успешно: Бердяев напишет в эмиграции 21 книгу и семь раз будет номинирован на Нобелевскую премию по литературе, Николай Лосский будет преподавать философию в Праге, Париже и Нью-Йорке, Федор Степун — в Праге и Дрездене, а в 1947 году возглавит созданную специально для него кафедру истории русской культуры в Мюнхенском университете.

 «Ну а потом началось то, что приходится называть «жизнью». Сначала оставались сплоченной группой «высланных граждан», затем рассеялись. Сначала «знали больше других», теперь знаем так же мало. Сначала были «люди особой психологии», затем в большинстве разместились по обязательным эмигрантским делениям»

Михаил Осоргин. «Как нас уехали»

«В заключение профессор Сорокин сказал, что он оптимистически смотрит на будущее. Народ справится с коммунизмом. Доклад имел шумный успех среди переполнившей зал публики»

«Руль», 5 октября 1922 года

22 сентября

Источник: "Коммерсантъ"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):