Благовест-Инфо

А мерный слог и от уныния вылечит

Появился русский перевод поэмы св.Григория Богослова

Святой Григорий Назианзин (так он зовется по малоазийскому городу, близ которого родился) или Богослов (так повелел именовать его IV Вселенский собор)— один из столпов христианской церкви, чтимый как на Востоке, так и на Западе.

Жил он в IV веке нашей эры, прославился как глубокий толкователь и ревностный защитник учения о св. Троице, занимал патриарший престол в Константинополе, но принужден был его оставить. Получив превосходное классическое образование (современники дивились его учености и риторическому мастерству), он постоянно сочинял стихи, органически сопряженные с его прозаическими размышлениями и поучениями.

Поэтическое наследие св. Григория сохранилось далеко не полностью, однако и дошло до нас совсем не мало— около пятисот стихотворных сочинений. На закате дней, удалившись на покой, он решился поведать о многочисленных испытаниях, что выпали на его долю, и связанных с ними глубоко личных (подчас— болезненных) переживаниях. Ныне эта поэма, написанная по-гречески, но носящая латинское название De vita sua («О своей жизни»), пришла к русскому читателю.

Беседы и письма св. Григория были прекрасно знакомы уже книжным людям Московской Руси (существуют и их научные переводы), но со стихами дело обстояло иначе. Правда, одно из творений Назианзина вдохновило Ивана Козлова (замечательного поэта, автора гениальных русских версий «Вечернего звона» и «На погребение Джона Мура»), но его по-своему пленительная элегия, конечно, куда больше говорит о человеке романтической эпохи, чем о великом святом. Тем отраднее появление перевода автобиографической поэмы, осуществленного иереем Андреем Зуевским и изданного «Греко-Латинским Кабинетом Ю. А. Шичалина» в подобающем такому труду строгом и изящном оформлении.

Едва ли здесь нужно рассказывать о жизни святого, то есть поневоле превращать полнозвучные и энергичные стихи в конспективную прозу. Лучше привести цитаты, по которым видно, сколь разнообразны и «фактура» поэмы, и ее интонации. Вот строки зачина, где резко и неожиданно вспыхивает покаянный мотив: Все тленно. Даже самое прекрасное/ Иль все уйдет, иль мало что останется./ Итам, где смыло землю ливнем яростным,/ Предстанут взору только камни голые./ Излишне будет если речь о тех пойдет,/ Кого среди достойных сроду не было,/ Кто, словно скот, на четвереньках ползает,/ Но, как ни скорбно, тот овраг изглоданный— / Мы сами, наше падшее сообщество,/ Мы, на престоле не к добру воссевшие.

Вот морская буря (отнюдь не аллегорическая): И вот, минуя берег Кипра, наш корабль/ Был ввергнут в буйство волн: все стало— ночь одна,/ Земля, вода и небо почерневшее./ Удары грома вспышкам молний вторили,/ Ревели снасти от напора шквального,/ Кормило вырвало из рук, и ветер злой/ Нас по бурлящим водам гнал безудержно,/ Растут, как стены, волны, мачта рушится,/ И жалобные крики тут и там слышны— / Все ко Христу взывали, даже те из нас,/ Кто прежде в Боге не искал спасения.

Вот зарисовка той местности, куда св. Григорий был отправлен на епископское служение: Разъезд есть отдаленный в Каппадокии,/ Там главная дорога на три делится;/ Унылое и тесное селение,/ Где нет воды и не растет ни деревца,/ Там только пыль, повозок громыхание,/ Рыданья, стоны, цепи и надсмотрщики,/ Народ же— все бродяги с чужеземцами.

И невозможно обойтись без просветленно торжественного (и в то же время— горького) финала: На этом все. Взгляните, вот я— труп живой!/ Побитый, но (не чудо ли?) увенчанный!/ Взамен престолов с их пустой надменностью/ Стяжавший Бога и друзей божественных К такому вот итогу Бог привел меня,/ Жизнь уделив, превратностями полную./ Так завершится ли, скажи мне, Господи,/ Мой путь в чертоге несказанной Троицы,/ Чья даже тень неясная и слабая,/ Меня приводит ныне в восхищение?

Андрей Немзер

22 июня

Источник: "Московские новости"