Мониторинг СМИ

Кумиры киноэкрана

Христианство неотделимо от мистерии, считает Кшиштоф Занусси

Польский режиссер Кшиштоф ЗАНУССИ недавно в очередной раз посетил российскую столицу, чтобы провести мастер-класс для студентов Высших курсов сценаристов и режиссеров. В эти дни корреспондент «НГР» Лидия ОРЛОВА встретилась с известным киномастером и попросила его поделиться мыслями о месте христианства в современном мире и кинематографе.

– Господин Занусси, вы являетесь членом Папского совета по культуре. В чем заключается ваша работа?

– В совет входят около 60 человек со всего мира. Большинство – католические епископы, но есть немного светских людей. Мы обсуждаем то, какие проблемы появляются в области культуры, прежде всего ее взаимодействие с религией. Последнее заседание у нас было в ноябре 2010 года в Риме. Там мы занимались вопросами Интернета и новых средств коммуникации: как они влияют на людей, какие перемены производят в общественном сознании и как могут служить для христианской проповеди.

– Можно ли говорить о существовании особого христианского кинематографа?

– Я бы сказал, что христианские ценности – это основа вообще всей европейской культуры. Она создана на этих ценностях, хотя имеет всевозможные добавления и выступает против некоторых традиционных ценностей. Эти христианские корни нельзя не заметить в европейском кинематографе. Скажем, «Дорога» Федерико Феллини – в этой ленте, безусловно, отражается глубокая христианская мысль.

– Может ли режиссер, на ваш взгляд, вообще быть «христианским» или, скажем, «мусульманским»?

– Может, и в большинстве случаев так оно и есть. Человек, как правило, принадлежит к определенной культуре, к определенной традиции и к определенной вере. Как может быть по-другому? Он может не исповедовать никакую религию, но таких режиссеров довольно мало. Любая духовная традиция находит свое отражение и в языке, и в обычаях, и в способах, при помощи которых мы описываем мир. Язычество древнегреческой трагедии сильно отличается от того взгляда на мир, который вы найдете у Уильяма Шекспира, или у Жана Батиста Мольера, или у Фридриха Шиллера, или, скажем, у Антона Чехова. Там отражается другой взгляд на мир, на то, что важно в жизни, в чем состоит человеческое счастье.

– А себя вы готовы назвать христианским режиссером?

– Нет, я бы так сам о себе не сказал. Христианскими можно назвать произведения того или иного автора, а вот о себе судить не берусь. Я только надеюсь, что мои произведения отражают христианские ценности, но об этом делать выводы должны зрители.

– В своих картинах вы часто поднимаете философские проблемы, например, жизни и смерти, одиночества. Можно ли обойтись без выразительных средств, основанных на духовной традиции, поднимая в кинолентах такие сложнейшие вопросы человеческого бытия?

– Если бы я был человеком, воспитанным в культуре агностицизма, может быть, я нашел бы такие средства. Но… я никак по-другому говорить на такие темы не могу. Я смотрю прежде всего на Альберта Камю, в книгах которого присутствует трагическое видение человека, экзистенциальная драма бытия. Но масштабы этой трагедии таковы, что волей-неволей наводят на мысль о Боге, хотя великий француз сам пути к Богу не нашел.

– В отличие от искусств, которые возникли в те времена, когда религиозное сознание пронизывало жизнь обществ, кинематограф появился в эпоху набирающей обороты секуляризации и модерна. Какие способы нашел кинематограф для выражения религиозных идей?

– Если смотреть педантически, то религиозные темы в кинематографе появились, кажется, спустя пять лет с начала его существования. Так что они принадлежат той культуре и соответственно традиции, в которой он возрос. Во всех великих достижениях мирового кинематографа – они должны касаться человеческой души и судьбы, тайны нашей жизни – я вижу изображение того, что нахожу в христианстве. Прежде всего я вижу это в творчестве Ингмара Бергмана. В его фильмах явны протестантские мотивы, с их напряженным духовным поиском и постоянными сомнениями в прописных истинах.

– В православной традиции, например, лицедейство осуждается. Как к искусству сцены и экрана относится западное христианство?

– Как раз то, что вы называете лицедейством, нас, исповедующих западное христианство, часто объединяет. Колядование на Рождество, когда ряженые в царя Ирода, дьявола и ангела ходят из дома в дом. Такой обычай есть и в Украине, и в Польше, и в Баварии. А если говорить об искусстве кино, то уже в первые годы его существования появились картины, в которых показывали страсти Христовы. Возможностями нового искусства воспользовались, чтобы приблизить Евангелие к простому народу. Насколько удачны были эти опыты – другой вопрос. В последующие годы появились довольно удачный телевизионный фильм Франко Дзеффирелли «Иисус из Назарета», несколько агрессивная картина Мела Гибсона «Страсти Христовы» и проблематичная лента Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа». Свою картинуо Римском Папе («Из далекой страны: Папа Иоанн Павел II») я тоже начал с представления страстей Христа, которое делается на Пасху в Западной Церкви, где люди выступают не как зрители, а как участники драматургического действа. В течение этого представления идет символическое повторение крестного хода, люди падают на колени – и это уже не театр, это соучастие в мистерии. Так литургия пересекается с искусством драмы.

– Как вы понимаете роль христианских ценностей в современном мире?

– В современном или несовременном мире – это вечные Десять заповедей и Нагорная проповедь.

– Какое место католицизм занимает в жизни нынешней Польши?

– Я надеюсь, что в современной Польше христианство не исчерпало себя. Напротив, мне кажется, что в этом будущее человечества, потому что только благодаря христианству мы пережили и переживаем подъем цивилизации и культуры. Технические и научные достижения современного человечества – это ведь тоже во многом продукт христианской цивилизации. Такое освобождение человека, которое дает христианство, где человек является Божьим сыном, дает смелость и много свежих инноваций. Это дает смелость индивидуальному мышлению. Именно поэтому я верю, что в христианстве заключается будущее.

– Вы снимаете свои картины не только в Польше, но и в Западной Европе. Насколько различается менталитет западноевропейцев и поляков, принадлежащих, казалось бы, к одной – католической – традиции?

– У нас в Польше есть тенденция к уменьшению числа христиан, но в стране все-таки по-прежнему большинство – католики, храмы заполнены. В Западной Европе – в Италии, в некоторых частях Испании – также храмы заполнены. А в других странах активные христиане уже в меньшинстве. В этом смысле Польша отличается тем, что в ней чувствуется христианское большинство. А что касается глубины веры – ее можно найти везде. Глубина современного французского христианства на самом деле поражает. Это настоящее христианство, которому нам надо учиться. И во Франции, и в Италии, и в Испании есть христианские течения, очень глубокие и живые. На них вся надежда. Такие течения я встречал в западноевропейской провинции: это люди, которые глубоко и серьезно переживают христианские ценности.

– По своему отношению к религии русские ближе к западноевропейцам или полякам?

– В России глубоко верующих людей, как и в Западной Европе, тоже меньшинство. Видно, что в храмы ходит не так много людей, если сравнивать со всем населением. Здесь христианство только возвращается в общественную жизнь. Оно почти исчезло в советское время. Были только маленькие оазисы веры в пустыне. Так что сейчас Россия переживает возрождение своей духовной традиции, и пока трудно судить, к чему это приведет.

– Господин Занусси, однажды вы встречались с известным православным мыслителем, протоиереем Александром Менем. Как повлияло на вас это знакомство?

– Увы, это общение не было долгим. Но отец Александр был сильной личностью, уже окруженной легендами. Я только могу сказать, что личное знакомство с ним меня не разочаровало. У меня была огромная надежда, что когда-нибудь он станет ведущим лицом в Русской Православной Церкви, потому что он заслуживал особого уважения, его взгляды были глубокими и очень современными. Трудно сказать, как повлияла на меня встреча с отцом Александром, но это была встреча с человеком сильной веры.

– Близко ли вам русское православие?

– Трудно сказать, насколько близко. Католичество и православие – это вообще близкие вероисповедания. Я чувствую контраст между ними, но русское православие меня сильно увлекает, интересует. Вообще, вся история той Европы, которая ведет свое происхождение от византийской традиции, мне интересна. Мне кажется, что в современном мире православие необходимо, это важное дополнение к общей картине мира. Западная Европа слишком замкнулась в себе, а без этих восточных «легких» она не сможет задышать полной грудью, легко и свободно.

– Православная традиция как-то влияет на ваше творчество?

– Конечно, она помогает мне понять в Евангелии то, что у католиков не так сильно выражено. В православии вообще – и в греческом, и в русском – очень сильно чувствуется сакральное начало, почитание святых. У нас в католичестве тоже, конечно, присутствует сакральное начало, христианский мистицизм, но на Востоке Европы, в православии, на этом сделан более сильный акцент. Мне это интересно.

– На ваш взгляд, необходима ли будет религия, в частности христианство, в XXI веке, не отбросит ли его Европа как отживший рудимент лет этак через 50?

– Необходим ли вообще XXI век? Он может оборваться, не закончившись, нам никто не гарантирует, что человечество должно жить вечно. Но пока еще действует закон любви – единственный закон, который дает нам шанс и надежду, что человечество будет существовать и дальше.

Лидия Орлова

2 февраля 2011

Источник: "НГ-Религии"

Ваше имя: *
Ваш e-mail:
Отзыв: *
Введите символы, изображенные на рисунке (если данная комбинация символов кажется вам неразборчивой, кликните на рисунок для отображения другой комбинации):