Благовест-Инфо

На литургию — строем?

Институт военных капелланов существует в большинстве крупных военных держав, за исключением Северной Кореи, Китая и России. Духовенство присутствует в армиях всех стран НАТО и получает офицерское жалование. Перспективы возвращения этого института в российскую армию в эфире РС анализирует петербургский священник протоиерей Александр Степанов.

— Насколько Русская православная церковь организационно готова к своей новой миссии?

— Есть синодальный отдел по взаимодействию с вооруженными силами, с правоохранительными органами — он все это объединяет. Председатель — протоиерей Дмитрий Смирнов в Москве. Во всех крупных епархиях, во всяком случае, у нас в Петербурге, существуют отделы по взаимодействию с вооруженными силами. Соответственно, они, вероятно, и будут формировать корпус этих военных капелланов. На сегодняшний день такое решение принципиально принято. Но как эти механизмы будут работать, будут ли священники числиться служащими в армии, — получение зарплаты от военной части предусмотрено, но будут ли они при этом служить еще в каких-то приходах, не связанных с военными частями? Для меня вопрос не очень ясен, и, по-моему, он для всех еще открытый.

— А можно добровольно пойти военным священником?

— Вполне. Но я думаю, что желающих идти служить в такую систему будет не слишком много. Все-таки это очень специфичная, закрытая форма служения, ты достаточно жестко "приписан" к определенной пастве. Военные городки, военные части, — часто они закрытые. Это может быть храм в военном городке, где живут семьи военнослужащих — тогда, конечно, легче. А если на территории части, за проходной — соответственно, и приход будет формироваться достаточно своеобразный, только из военнослужащих, солдат.

— Это сложная категория паствы, на ваш взгляд?

— В военной части практикующих верующих окажется примерно столько же, сколько и в любом другом месте — 5-7 процентов. Подразумевается, что в армии это будет каким-то организованным порядком: всех построят, строем окрестят, строем на литургию поведут. Я утрирую, но, в общем, какой-то элемент такого внешнего принуждения, или не принуждения, но чего-то такого будет. Это, как мне кажется, и будет главным образом создавать священнику определенные проблемы. Когда мы служим просто в городе, приходят те, кто действительно чувствует потребность. Другой вопрос, что они знают, понимают, насколько их вера сознательна — но в любом случае их никто не вынуждал прийти, они приходят уже с априорной открытостью. Мне кажется, в условиях армии это может немножко более "вынужденная" паства.

— Министерство обороны дает другие цифры: согласно каким-то опросам, чуть ли не 80 или 85 процентов военнослужащих считают себя верующими людьми…

— Действительно, крещены-то у нас, наверное, не 80 процентов — у нас мусульман значительное количество, — но много, не знаю, 70, 60 процентов крещеных людей. В Бога веруют и мусульмане, и все другие тоже. Но просто верить, что существует что-то такое выше меня — это совсем не то же самое, что быть практикующим христианином: регулярно бывать в храме, исповедоваться, участвовать в таинствах, молиться и так далее. Я называл долю тех, кто реально практикует церковную жизнь. Это, наверное, 5-7 процентов населения на сегодняшний день.

— Для людей, которые потенциально находятся в большей опасности, чем все остальные, которые имеют дело с оружием, которые должны с оружием в руках защищать свою родину, которые, в общем-то, должны убивать — для этого им и дается, в том числе, оружие, — какой должна быть проповедь?

— Проповедь всегда должна быть проповедью христианской. Здесь особенность, наверное, будет заключаться в том, что люди, находящиеся в реальной опасности, гораздо больше склонны к религиозному переживанию. Есть такой известный афоризм, что "на войне неверующих нет". Там, где происходят реальные боевые действия, — а это все-таки очень незначительная часть нашей армии, — я думаю, спрос на военное духовенство будет существенно выше. Насколько мы окажемся адекватны тем запросам людей? Проповедь всегда будет одинакова. Всегда будет проповедь о Христе, о его крестной жертве, о смерти, о нашем спасении, о вечной жизни — то, о чем проповедовал Христос, апостолы. Она, собственно, не меняется, и она не ситуативна.

— Грех "не убий" вы будете прощать?

— Нет такого греха, который нельзя простить, если человек сам в нем кается. Убийство есть безусловный грех всегда, при любых обстоятельствах. Даже когда мы защищаем свою жизнь, когда мы защищаем близких — это все равно грех. Перед нами, к сожалению, в этом нашем падшем мире жизнь ставит проблему выбора не между добром и злом, не между грехом и праведностью, а, чаще всего, между большим грехом и меньшим грехом. Действительно существуют много ситуаций, где для того, чтобы минимизировать грех, приходиться убивать. Скажем, защищая мирное население, защищая своих матерей, жен, детей и так далее, человек идет на войну и убивает. Но если он этого не будет делать, то он оставляет на произвол судьбы других людей, которые сами себя защитить не в состоянии. Вот это есть некоторое оправдание войны. Но все-таки онтологически церковь никогда не говорит о том, что убийство на войне — это есть праведность. Это, безусловно, грех.

— В целом вы лично поддерживаете идею введения военных священников в армии?

— Мне трудно сейчас сказать. Я думаю, наверное, это будет не так плохо. Действительно, в армии очень многое происходит. Я не имею в виду даже военные конфликты — просто эта армия в довольно разложенном состоянии находится в мирное время. Можно питать какие-то надежды на то, что присутствие священника немножко оздоровит ситуацию, немного улучшит нравственный, моральный климат. Может быть, это так. Но я не уверен, что священникам удастся успешно справиться с этим во всех случаях.

Андрей Шарый

5 февраля 2010

Источник: Радио Свобода