Благовест-Инфо

Мелодрама плюс житие: еще несколько слов о фильме П. Лунгина «Остров»

Первая волна дискуссионного оживления вокруг фильма Павла Лунгина «Остров» идет на убыль. Сторонники и противники высказали свои соображения и аргументы. На этом можно было бы успокоиться и заняться решением действительно насущных проблем, которых у нас не только в обществе, но и в Церкви немало. Но ответ на главные вопросы, которые  меня больше всего беспокоят, так и не прозвучал: Почему этот фильм вызвал в православной среде такой ажиотаж и полемическую истерию? Как получилось, что о фильме с придыханием говорят и церковные бабушки, и провинциальные батюшки, и иерархи РПЦ, и  журналист «Московского комсомольца» Александр Минкин[1]? Неужели фильм столь гениален, что смог совершить чудо: вернуть нашим гражданам утраченную культурную идентичность? Тогда почему поляризация позиций по отношению к фильму зрителей одних и тех же религиозных убеждений и культурного уровня была столь велика, что возникали порой мысли об угрозе «церковного раскола» и «гражданской войны». Расходились в своем отношении к фильму мужья и жены, духовники и их духовные чада… Спорили, порой, до хрипоты. Особенно радикально настроенные поклонники фильма обличали противников практически в богохульстве и грозили «гееной огненной». И это все, заметьте, о КИНО. Хорошем или плохом, но КИНО. А значит, размышляя о фильме П. Лунгина, мы размышляем уже не только о произведении искусства, а об обществе в целом и православном сообществе, как его неотъемлемой части. О нашей духовной жизни. Так что найти ответ на вышеназванные вопросы для нас просто необходимо.

Начнем с очевидного. Фильм «Остров», насколько я помню, первый случай в отечественном кинематографе, когда сюжетом фильма становятся взаимоотношения монахов и мирян в стенах монастыря. Это, разумеется, не означает, что монастыри доселе в кино у нас не показывали. Однако обычно это было лишь небольшим экзотическим штрихом во вполне светском киноповествовании. В этом смысле фильм «Остров» – безусловный прорыв. Церковная традиция, интерпретированная создателями фильма, вышла на широкий экран, а потом и в федеральный телевизионный эфир канала «Россия». Первым быть почетно и страшно, потому что среди законов восприятия есть один, говорящий о том, что информация полнее всего усваивается в ее первой интерпретации. И эта интерпретация уже прозвучала…

Вот тут-то и начинаются сложности. Поскольку РПЦ не выразила по поводу фильма никакого официального неудовольствия, более того, отметила заслуги его создателей наградами, зрителями он не может быть воспринят иначе, чем как благословленный Церковью, то есть не искажающий православную традицию. Однако целый ряд священников выразили по этому поводу большие сомнения. Наиболее подробный разбор фильма с этой точки зрения предлагает преподаватель Санкт-Петербургской Духовной семинарии и академии протоиерей Георгий Митрофанов.

Мы же постараемся взглянуть на фильм с искусствоведческой и культурологической точек зрения. Начнем с того, что попытаемся определить жанр фильма «Остров». В первую очередь, в глаза бросаются черты сходства его с литературным жанром жития. Можно даже сказать, что это один из первых опытов «киножития». На ум сразу приходит параллель с фильмом режиссера С. Колосова «Мать Мария», где Л. Касаткина играла монахиню в миру. Однако в том фильме героиня Л. Касаткиной не совершала публичных чудес, она лишь спасала чужие жизни ценой своей. Оценка ее подвигов оставалась «за кадром», на совести зрителей. Напротив, отец Анатолий в фильме П. Лунгина практически «канонизирован при жизни». Разумеется, речь не идет об официальной канонизации. Но все зрители «призваны в свидетели» действия его «духовных даров»: он «прозревает будущее», «исцеляет», «обличает грех», «открывает истину». Чтобы у нас не было сомнений в истинности этих даров, авторы фильма дают нам прямое указание на то, чем заслужил этот «старец-простец» свои дары: он беспрерывно творит «Иисусову молитву». Возможно, количество кавычек в этом абзаце можно было бы существенно уменьшить, если бы речь шла об экранизации жития кого-то из канонизированных святых. Но отец Анатолий – образ собирательный. Причем в его лице зрителям предложена самая, наверное, сложная для осмысления форма святости – юродство Христа ради. В сознании современного человека разговор о юродстве вызывает вереницу противоречивых художественных и исторических образов: средневековых придворных шутов, обличающих господ, канонизированных юродивых, героев русской классической литературы («грешно молиться за царя Ирода – Богородица не велит»), юродствующих Григория Распутина и  некоторых современных политиков. В этот же контекст попадает и любовь самого актера Петра Мамонова, сыгравшего роль отца Анатолия, к экстравагантным публичным выходкам и выступлениям, которые подчас тоже отдают юродством. Это пугающе сближает актера с его персонажем. Он, кажется, и не играет вовсе, а мечтает о собственном будущем: о тех дарах, которые хотел  бы получить, искупив грехи молодости. И это уже за пределами жанра жития.

Да и не житие в чистом виде фильм «Остров», а рискованный гибрид жанров. Житие в нем соединилось с традиционной для современной массовой культуры мелодрамой. На наш взгляд, такой гибрид  крайне опасен. Внешне он самый органичный. Христианская традиция, кажется, укладывается в мелодраму очень легко. Все в них похоже: и страдание, и искупление грехов, и преодоление препятствий. Главная же разница поверхностному взгляду едва заметна: герой мелодрамы получает награду в этом мире, а в жизни так случается далеко не всегда. В православии окончательное развитие «сюжета» часто разворачивается уже за пределами этой жизни. Ожидание же «справедливости» здесь и сейчас в духовной жизни может увести очень далеко.

Мелодраматические же произведения литературы, театра и кино, напротив, описывают мир, полный насилия, но управляемый моральным принципом воздаяния. Главная характеристика мелодрамы — стремление показать осмысленность и справедливость мирового порядка посредством демонстрации присущих аудитории традиционных образцов правильного и неправильного поведения. Исходя из этого, жизнь отца Анатолия – типичная мелодрама. Ее герой в юности, во время Великой Отечественной войны, поставлен в роковые обстоятельства, вынуждающие его совершить страшный грех. Под действием приступа животного ужаса перед смертью он предает и убивает своего товарища и командира. Но фашисты вовсе не намерены оставлять его в живых. Он должен погибнуть при взрыве баржи. Но случается чудо, и герой остается в живых. На берегу его подбирают монахи, среди которых и проходит вся его дальнейшая жизнь, полная раскаяния в содеянном грехе. Как и положено герою мелодрамы, в его жизни есть недоброжелатели и покровители, его усилия искупить свой грех увенчиваются Божьими дарами и славой, выходящей далеко за пределы монастыря. Но главное чудо в том, что в конце фильма оказывается, что и страшный грех его – вовсе не так страшен. Якобы убитый товарищ оказывается не только жив и здоров, он достиг высоких чинов, но нуждается в духовной помощи, так как его дочь одержима бесами. Отцу Анатолию предоставлена возможность искупить свой грех: изгнать бесов, вернув молодой женщине разум, а ее отцу покой.

«Редкая цепочка везений», - скажут одни. «Чудо!» - возразят им другие. Так или иначе, но справедливость торжествует на глазах у тронутой до слез публики. Торжествует она и во взаимоотношениях с героями-монахами. Главный противник отца Анатолия – отец Иов (Д.Дюжев) - и его покровитель - настоятель отец Филарет (В. Сухоруков) посрамлены: один в своей гордыне, другой в любви к комфорту и покою. Оба этих персонажа и написаны «по шаблону» и сыграны весьма схематично. Актеры не раскрывают их личности, а лишь иронически намекают на собирательные грехи монашества, священства, а то и Православной Церкви в целом. Это архетипическое отношение к священству пришло к нам опять же из русской литературы ХIX века. Также как и архетип образа отца Анатолия – бунтаря-свободолюбца, не желающего подчиняться формальностям и «прорывающегося» к Богу через бремя грехов. На этот популярнейший архетип создатели фильма накладывают другой – образ Кудияра-разбойника, который ушел в монастырь «Богу и людям служить». Сегодня оба эти архетипа снова чрезвычайно популярны, а их синтез получил свое развитие в музыкальном жанре «русского шансона». Для русской культуры, и это очень ярко осветил в своем творчестве Ф.М.Достоевский, раскаявшийся грешник (блудный сын) всегда более симпатичный персонаж, чем человек, достойно и тихо проживающий свою жизнь.

Возвращаясь к определению мелодрамы, мы увидим, что одним из ее отличительных признаков как раз и будет манипулирование архетипами и оценочными формулами. Собственно, порочность мелодрамы совершенно не очевидна. Как движущая сила сюжетной линии мелодрама присутствует во многих художественных произведениях, в том числе, и в житиях святых. Более того, в некоторых сборников житий (например, «Четьи-Минеи») она прослеживается очень ярко. Однако в житии мелодрама обычно является  второстепенной линией повествования, не затрагивающей сам подвиг святого. Мелодраматические сюжеты, например, могут описывать жизнь людей, приходивших к святому за советами, либо с помощью мелодраматических приемов бывает описано начало жизни главного героя. Сам же путь к святости не просто далек от мелодрамы, но часто вообще не объясним с точки зрения обыденной человеческой морали и нравственности. (например, житие Алексия, человека Божьего).

В фильме «Остров» мы видим несколько мелодраматических историй. Главная из них – судьба отца Анатолия. Причем, в отличие от традиционных житий святых, судьба эта с мелодрамы не начинается, а ею заканчивается. Начало жизни «старца» - не мелодрама, а настоящая драма или даже трагедия. Это история человека, поставленного законами войны перед страшным выбором. Мелодрама же начинается с момента, когда его, выброшенного на берег, находят монахи. Мелодраматичность сюжета нарастает по мере приближения к концу. Своего апогея она достигает, когда в монастыре появляется «воскресший» боевой командир с дочерью. Мелодраматическая справедливость торжествует. Посрамленный настоятель смирился, горделивый отец-эконом становится преданным учеником. Все линии сюжета нашли разрешение, «старец» может умирать спокойно.

Внутри «главной мелодрамы» - жизни отца Анатолия зритель встречается с типичными для жития «эпизодическими мелодрам» - судьбами тех людей, которые приходят к нему за советами и помощью: беременной девчушки, солдатки, потерявшей мужа, матери и ее больного сына и дочери Тихона. Все эти истории не рассказаны нам подробно, а лишь намечены. Достоверно мы знаем лишь настоящее (их встречу со старцем), а о прошлом и будущем можем лишь догадываться по предсказаниям и советам старца. И все-таки у зрителей остается ощущение, что в каждом случае он заранее знает «правильный ответ». И ответы эти, действительно, правильные! Только вот некоторые истории слишком уж «плоские». Поклонники фильма возразят мне, что они условны, это притчи, в героях которых мы должны узнать самих себя, а к притчам не стоит подходить с критерием исторической и психологической достоверности. Но беда в том, что фильм «Остров» слишком исторически конкретен, чтобы быть притчей. Точное указание на место и время событий, множество знаковых деталей запутывает зрителя, заставляя воспринимать «Остров» как реалистическое кино, снятое с ошибками.

Если же оценивать фильм по законам мелодрамы, то ошибки перестают иметь значение, поскольку «формульное искусство», одним из частных случаев которого является мелодрама, легко допускает практически любые «нестыковки с реальностью». Например, читатели современных детективов совершенно не удивляются тому количеству трупов, которые попадаются «по дороге» героиням Ю. Шиловой, а зрительницы телевизионных «мыльных опер» оценивают новые сериалы, соотнося их не с реальной действительностью, а с тем иллюзорным миром и его правилами, которые сформировали предыдущие сериалы. Формульное искусство, к которому принадлежит и мелодрама, создает идеальный мир, в котором отсутствуют беспорядок, двусмысленность, неопределенность и ограниченность реального мира. И этим признакам вполне соответствует фильм «Остров».

Почему же этот фильм нравится многим духовно чутким людям, которые вполне в силах ощутить подмену? Многое, вероятно, зависит от того, на чем акцентируется тот или иной зритель. Для современного человека мелодраматический сюжет – столь обыденное явление массовой культуры, что он привык отметать его, практически не замечая. Это сформировавшийся защитный барьер позволяет православному зрителю заострять свое внимание на положительном и удачном. Такой несомненной удачей, например,  является операторская работа. Благодаря ей создателям фильма порой удается вырываться из иллюзорного лубочного мира сюжета фильма в реальный мир, скорбный, прекрасный и торжественный. Природа в фильме, кажется, успешно заменяет Бога.

Однако невнимание к мелодраме может очень дорого стоить. Мелодрама опасна именно тем, что наиболее незаметно из всех «формульных жанров» переставляет акценты в зрительской картине мира. Так происходит и в фильме «Остров». Вначале только оттеняя житийное повествование, она постепенно отвоевывает все духовное пространство фильма. В результате, фильм получается религиозным, но не церковным. При общем (я бы сказала традиционном) недоверчивом отношении народа к РПЦ и его не менее традиционном поиске «альтернативных путей к Богу» этот фильм может стать соблазном для многих. Ведь отец Анатолий не в храме молиться предпочитает, а на вольной волюшке, иерархию церковную не чтит, а дары получает великие. Поэтому так симпатичен он оказался нашему кино- и телевизионному зрителю, называющему себя православным при ответе на вопрос социологов, но церковной жизнью не живущему. Зрителю, который ищет не Христа, а чуда. Фильм «Остров» возвращает нас к традиционной для русского народа «размытой религиозности», восходящей к языческим корням. Симптоматично, что основную массу зрителей, в том числе и людей церковных, это вовсе не пугает. Казалось бы, весь ХХ век был очередным доказательством того, как опасна такая бесформенность. Но и история ХХ века, кажется, нас опять ничему не научила…

Анна Новикова, кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания

[1] Александр Минкин: «Я смотрел «Остров» два раза. Я пошел первый раз очень скептически, ничего не ожидая, потому что все эти предыдущие фильмы меня никак не задевали, казались конъюнктурными довольно. А это было что-то невероятное! Больше того, я после фильма, потрясенный, позвонил Лунгину, который помнит меня еще с каких-то старых лет, и я сказал: «Паша, это потрясающе». И он сказал: «Это чудо».